Председатель Наблюдательного совета Unibank о рисках в банковской системе Азербайджана

Что происходит в мировой экономике и банковской системе, будет ли банковский кризис в США, и как это отразится на азербайджанских банках? Об этом мы традиционно поговорим с председателем Наблюдательного совета Unibank Эльдаром Гарибовым.
 - В интервью в 2012 году нашему порталу вы сказали, что «мир стоит на грани глобальных перемен», и объяснили политические и прежде всего экономические причины, почему это произойдет. Наблюдая сегодня за ситуацией в мире, похоже, что ваш прогноз сбывается?
- Делать прогнозы - дело, как известно, неблагодарное. В замечательной книге Нассима Талеба «Черный лебедь» автор пишет, что прогнозы его деда (министра обороны, министра внутренних дел и вице-премьера Ливана) и водителя Михаила были, как оказалось, одинаково неверны. Хотя один обладал блестящим образованием и доступом к секретной информации, а другой был простым водителем. О том, что произойдёт в будущем, как оказалось, один знал не больше, чем другой. Весь вопрос в том, что люди делают прогнозы, базируясь на своем предыдущем опыте, а то, что происходит сегодня, во многих аспектах происходит впервые. То, что произошло за это десятилетие и происходит сейчас, в точности не смогли предсказать намного более компетентные люди, чем ваш покорный слуга. Но не надо было быть провидцем, чтобы понять, то, что происходило в экономике, приведет к глобальным переменам, что собственно мы и наблюдаем сейчас.
- В своем интервью тогда вы сказали, что существующая экономическая и соответственно политическая модель мира похоже изжила себя и требует трансформации. Вы прогнозировали потерю долларом своей монопольной позиции в международных расчетах и появление новых валютных зон, сокращение среднего класса в развитых экономиках, рост популярности радикальных политиков - это то, что сейчас происходит?
- Безусловно. Очевидно, что экономические процессы, о которых мы говорили тогда, привели к трансформации однополярного мира в формирующуюся двухполярную (Запад и Восток), а возможно, и в будущем многополярную модель. Доллар США начал терять свою монопольную позицию в международных расчетах, особенно в торговле энергоносителями, что положило начало созданию новых валютных зон, как сейчас, например, на базе юаня и возможно в будущем на базе других валют. Встреча председателя КНР в декабре прошлого года с лидерами нефтедобывающих стран Персидского залива и последовавшее затем соглашение между Эксим банком Китая и Саудовским национальным банком положили начало рождению «нефтеюаня», что ускорит создание этой валютной зоны. Россия, Бразилия, Венесуэла уже вовсю торгуют с Китаем своими энергоносителями (нефть, уголь) в юанях, а неделю назад Total Energies приобрела на Шанхайской топливно-энергетической бирже 65 тыс. тонн СПГ в рамках первой сделки в этой валюте. Этот процесс будет необратим. 
Что касается экономики, мы наблюдали по большей части замедление экономического роста в развитых странах в это десятилетие. А пандемия и затем война в Украине усугубили ситуацию. Несмотря на широкомасштабные меры, предпринятые правительствами по поддержке экономики и населения, для смягчения последствий кризисов этих лет, включая даже такие экзотические, как "вертолетные деньги», мы наблюдаем падение реальных доходов населения в развитых странах. А напечатанные с этой целью триллионы долларов и евро сейчас отзываются высокой инфляцией, «съедающей» в итоге все, что до этого выплатили. Это безусловно приводит к сокращению среднего класса, что отзывается политической нестабильностью, которую мы наблюдали, например в США или, скажем, сейчас во Франции. Избрание президентом США Дональда Трампа, выход во второй тур на президентских выборах Марин ле Пен, успехи Лиги Севера и движения Пять звезд в Италии, «Альтернативы для Германии» в ФРГ - яркие проявления роста популярности радикальных политиков. Опросы сегодня показывают, что, если бы выборы прошли сейчас, например Ле Пен стала бы президентом Франции, что было бы абсолютно невозможно представить 10 лет назад. Да и шансы на возвращение Трампа в президентское кресло тоже довольно высоки.
- А какова ситуация в мировой экономике сегодня, и каков прогноз на этот год?
- Прогноз Всемирного банка на 2023 год 1,7 процента роста ВВП - худший показатель за последние 30 лет (за исключением годов глобальных рецессий в 2008 и 2020 гг.). Ужесточение кредитно-денежной политики, применяемое правительствами для обуздания инфляции, негативно сказывается на рынках и деловой активности и, как следствие, на рост ВВП. Мировая экономика очень близка к рецессии, и любой дополнительный шок, например, в глобальной финансовой системе, или геополитический шок может столкнуть нас туда в любой момент. А вероятность наступления такой ситуации очень высока, учитывая высокий градус геополитической напряженности вокруг Тайваня, Ирана, эскалацию войны в Украине и т.д. А ужесточающаяся денежно-кредитная политика в развитых странах несет в себе большие риски для глобального финансового сектора. Крах крупных банков в США, принудительная продажа Credit Suisse в Швейцарии, недавнее резкое (на 14%) падение котировок акций Дойче банка подтверждают наличие накопившихся рисков в мировой финансовой системе.
- Да, эта тема в последнее время очень интересует наших читателей. Не могли бы вы подробнее объяснить, как повышение учетных ставок увеличивает риски для банков, и что произошло с Silicon Valley Bank (SVB) и Credit Suisse?
- На самом деле это отдельная большая тема, причины краха этих банков широко освещены в прессе. Но если вкратце: за годы пандемии в США, в том числе за счет денег, которые были напечатаны и отправлены на поддержку населения и экономики, резко - на 5,3 триллиона долларов (на 37%) выросли депозиты в американских банках. В SVB за 2021–2022 годы они повысились в 3 раза. Но только не более 13-15% из них банки смогли разместить в кредиты. Оставшиеся деньги банки размещали в различные ценные бумаги, в основном в Казначейские облигации США, ипотечные бумаги и другие долгосрочные надежные активы с низкой доходностью (5-10-летние облигации казначейства США давали чуть больше 1,5%). Но ставки, которые банки платили по депозитам вкладчикам, были еще меньше (в SVB они стоили 0,04% на конец 2021), так что банки получали неплохую маржу, и все было хорошо. Когда ФРС начала в рамках борьбы с инфляцией резко повышать учетную ставку, соответственно банки вынуждены были поднимать ставку по депозитам вкладчиков (в SVB поднялась стоимость депозитов до 1,17% на конец 2022-го), и маржа стала сокращаться. Казалось бы, ну ладно, продайте низкодоходные долгосрочные бумаги с фиксированным доходом и вложите в более доходные инструменты, которые появились на рынке, когда учетная ставка выросла. Но когда выросли ставки на рынке, многим инвесторам стало невыгодно держать такие бумаги, и они стали избавляться от них, продавая с дисконтом, что снизило их рыночную цену. Соответственно, все банки у кого на балансе были эти облигации, были вынуждены переоценить их стоимость и зафиксировать убытки. Это и стало причиной потери капитала и дальнейшего банкротства SVB. А триггером стал bank run - бегство вкладчиков на фоне слухов о проблемах банка. Регулятор оперативно среагировал, выкупил все облигации по номинальной цене (а не по более низкой рыночной стоимости), спасли деньги вкладчиков банка и купировали проблему в системе.   
Но тут есть другая проблема, заложившая мину замедленного действия под всю банковскую систему США и которая в условиях резкого подъема учетной ставки может рвануть. Дело в том, что регуляция там отличается для крупных банков (активами выше, чем 700 млрд долларов США) и для средних и мелких. Крупные банки обязаны переоценивать все свои портфели облигаций (и те, которые они будут держать до конца срока HTM (held to mature), и те, которыми они могут торговать AFS (available for sale) по рыночной цене на регулярной основе. А средние банки, к которым относился SVB, могут не переоценивать портфели облигаций, которые они держали до конца срока (held to mature), до продажи хотя бы одной акции из такого портфеля. В силу причин, о которых я сказал раньше, у банков скопились огромные портфели HTM на балансах, которые они не переоценивают и не могут продать, т.к разом придется признать все убытки. Таким образом, в банковской системе США на конец 2022 года есть накопленные, но не признанные убытки по переоценке таких бумаг на сумму 620 млрд долларов США (некоторые эксперты их оценивают до 2 триллионов), и это очень опасно. ФРС в погоне за снижением инфляции, продолжая повышать учетную ставку, увеличивает риски в банковской системе, которые возникли там из-за пробелов в регуляции. 
Что же касается Credit Suisse, там история более проста. Череда ошибок менеджмента, начиная с покупки в 1990 году американского инвестбанка First Boston и заканчивая предоставлением займа хедж-фонду Archegos Capital в 2021 году (5,5 млрд потерь), а также работа с рискованным сегментом состоятельных клиентов из СНГ и России, огромные миллиардные штрафы, которые банк был вынужден заплатить властям США за сомнительные транзакции, соответственно крупные убытки в 1,7 млрд долларов и около 7 млрд в 2021 и 2022 годах и, как следствие, уже отток клиентов (банк только за 4-й квартал прошлого года потерял 120 млрд долларов депозитов), что привело к потере 37% депозитов и 40% активов с баланса банка. И потом на негативных слухах и после публичного отказа в январе этого года крупнейшего акционера Credit Suisse - Saudi National Bank - поддержать банк в случае проблем, начался Bank run, который добил их окончательно. 
-  Т.е. резкий отток клиентов на фоне плохих, даже ложных слухах может разорить настолько крупные банки? Насколько регуляторы вообще были готовы к такому развитию событий?
- Вы знаете, банкротство SVB - это первое банкротство крупного банка в «цифровой эпохе» и в эпохе развитых соwсетей. Bank run происходил в режиме онлайн. Раньше, чтобы снять деньги, ты должен был пойти в банк, отстоять очередь и перевести или снять их наличными в кассе. Это давало банкам и регулятору время для маневра. Сейчас это можно сделать одной кнопкой в мобильном приложении. Если в 2008 году, чтобы забрать $16,7 млрд. из разорившегося впоследствии Washington Mutual Bank, его клиентам понадобилось девять дней, то в 2023-м клиентам SVB хватило чуть больше суток, чтобы вынести $42 млрд. Это, конечно, создает новые вызовы и для самих банков и для их регуляторов. Активное использование соцсетей вкладчиками банка создают дополнительные риски для стабильности банков. В случае с SVB Twitter сыграл свою печальную роль. До этого ложный слух о проблемах банка в WhatsApp привел к панике и оттоку клиентов Metro Bank в UK в мае 2019 года. Как показал случай с SVB, ни регуляторы, ни власти США (и тем более других государств) не только не выработали согласованного плана и устойчивые механизмы для предотвращения таких угроз, они даже не имели нужного набора инструментов для оперативного решения проблемы, а создавали их на ходу. Например, BTFP (Bank Term Funding Program), с помощью которой спасли деньги вкладчиков SVB, создали за уик-энд 11-12 марта 2023 года. Да и доступ к имеющимся инструментам не отвечал требованиям цифровой эпохи. Например, SVB не смог во время резкого оттока вкладов получить ликвидность в Федеральном банке жилищного кредита под залог бумаг просто из-за того, что их IT-система не работала после 16:00. 
Эти угрозы особенно актуальны в развивающихся странах, где уровень доверия к национальным банковским системам, финансовая грамотность населения не очень высоки. А ведь финансовая стабильность - это вопрос государственной безопасности. И, безусловно, наряду с повышением ответственности за распространение ложных слухов о банках власти и регуляторы должны иметь четкий скоординированный между всеми ответственными ведомствами, разработанный план действия в таких случаях, т.к. в случае кризиса счет идет на минуты.
- А как вы оцениваете готовность нашей банковской системы, ЦБ и правительства к этим новым рискам в цифровую эпоху? Есть ли у ЦБ и правительства готовые эффективный план и законные инструменты купировать такие возможные кризисы на слухах в азербайджанских банках? 
- Думаю, наши власти получили серьезный опыт во время банковского кризиса 2015 года. Тогда тоже были разногласия по поводу того, какие действия нужно предпринимать, нужно ли и за счет каких ресурсов оказывать помощь банкам. В целом действия правительства и ЦБ были правильными и довольно эффективными. В результате принятых мер банковский кризис был преодолен, слабые игроки ушли с рынка, регуляция была усилена, долговая нагрузка с населения частично была снята. Сегодня банковская система Азербайджана достаточно капитализирована, прибыльна и стабильна. Но многие решения были приняты с существенным опозданием, из-за времени, потраченного на выработку и согласование плана действий. Да, это был первый кризис такого масштаба в стране, и если даже в США власти делают ошибки во время банковских кризисов, то они были ожидаемы у нас тоже. Создание Комитета по финансовой стабильности в стране - важнейший шаг для лучшей координации действий правительства и ЦБ в плане оперативности выработки плана действий в кризисных ситуациях. Думаю, также необходимо расширить инструментарий ЦБ для действий в непредвиденных ситуациях. 
Как показал кризис 2015 года, для большинства банков при кризисе ликвидности основной инструмент ЦБ – кредитование под залог ценных бумаг, недостаточно эффективен в виду того, что в силу объективных и субъективных причин у большинства банков эти портфели небольшие. А кредитование под другие залоги (кредитные портфели, недвижимое имущество и т.д.) требуют много времени на оформление, что делает их неэффективными в условиях кризиса. Хочется верить, что наши финансовые власти изучат опыт действий регуляторов США по банкротству SVB и Signature Bank. Там скорость и гибкость принятия решений (причем очень нестандартных) была невероятно высокой. Ведь первая реакция правительства, выраженная в словах главы Минфина США, была «Банки спасать не будут». Да ФРС высказывалась в том же духе. Риторика была такая же, как в 2008 году при банкротстве Lehmann Brothers, и к чему это потом привело - тоже хорошо известно. Но буквально через два дня, по-видимому, верно ценив возможные последствия, выступил президент Джо Байден с уже согласованной программой спасения всех средств вкладчиков, даже не подпадающих под обязательную страховую сумму в 250 тыс. долларов США. Да, это не решило фундаментальной  проблемы, о чем собственно президент США сказал недавно, и даже создало некоторые новые, но остановило цепную реакцию и позволило правительству держать ситуацию под контролем.                                       
- В последние годы мы наблюдали значительный рост депозитов в банковской системе Азербайджана, и видна значительная избыточная ликвидность. Не приведет ли это к дополнительным рискам, как это произошло в США?
- Хороший вопрос. Ну, во-первых, банковская система США намного более развита, чем в Азербайджане, и банки там используют сложные рыночные инструменты, в том числе различные финансовые деривативы для поддержания своей доходности в условиях избыточной ликвидности, что существенно усложняет их регулирование. Наши банки занимаются классическим бизнесом - кредитованием и транзакционным обслуживанием физических и юридических лиц. Большая избыточная ликвидность (больше 70% всей ликвидности) в силу известных причин формируется у первой пятерки крупных банков, у других ее в общем-то нет. Высокая маржа в кредитном бизнесе позволяет им получать высокую прибыль и не заморачиваться с вопросом эффективности управления свободными средствами. Плюс наши банки не сильно интегрированы в мировую финансовую систему, так что и доступ к финансовым инструментам ограничен, да и экспертизы нужной недостаточно. Плюс особенности нашей регуляции и отсутствие репо-механизмов для зарубежных ценных бумаг делают их не очень привлекательными инструментами для управления ликвидностью. Овернайты (в зарубежных и местных банках), государственные краткосрочные облигации, азербайджанские евробонды - вот, пожалуй, основные, доступные нам инструменты. Усилиями ЦБ начал работать межбанковский кредитный рынок – что помогает перераспределить избыточную ликвидность в системе. Так что мой ответ - нет, таких рисков в текущей ситуации я не вижу.   
- Хорошо, а тогда какие риски вы видите в нашей системе?  
- Безусловно высокая инфляция негативно влияет на реальные доходы населения страны и теоретически может создавать дополнительные риски для кредитных портфелей банков, хотя пока мы этого не наблюдаем. Так же, если реализуется негативный сценарий развития и мировая экономика свалится в рецессию, это неизбежно приведёт к сокращению потребления энергоресурсов и, соответственно, снижению цен на них. Учитывая все еще высокую зависимость экономики нашей страны от нефтяных доходов - это тоже дополнительный фактор риска. После кризиса 2015 года сильно актуализировались для банков регулятивные риски - частое и не всегда прогнозируемое изменение регуляции и законодательства, напрямую влияющее на деятельность банков. Ну и, конечно, все наши старые болезни: высокий уровень концентрации в системе, долларизация вкладов, протекционизм и «зарплатное рабство», все еще имеющие место на банковском рынке, несовершенство нашего законодательства, проблемы в судебной системе и т.д. Это все вопросы, которые необходимо решать, если мы хотим построить сильную банковскую систему. Но мы о них много говорили, в том числе и в моих интервью, поэтому не хотелось бы повторяться. 
-  После девальвации национальной валюты в 2015 году курс маната сохраняется стабильным, несмотря на обесценивание валют стран - торговых партнеров Азербайджана: Турции, России и европейских стран. Считаете ли вы это верной установкой? 
- Для этого надо посмотреть, какие у нас есть альтернативы. По классификации МВФ существует масса вариантов около 10 валютных режимов, и каждая страна выбирает для себя модель, которая соответствует развитию ее экономики на данном этапе. Скажем, все развитые страны, Турция, часть стран Латинской Америки и даже Африки используют свободный курс. Часть стран использует управляемый, плавающий курс (Россия, Китай и др.). Есть страны с фиксированным курсом, это в основном небольшие нефтедобывающие страны, Саудовская Аравия, Азербайджан или ОАЭ.
Что вы нам предлагаете сделать? Отпустить курс совсем? Это точно не наш сценарий. В ситуации, когда на валютном рынке всего два основных продавца - Нефтяной фонд и SOCAR, говорить о рыночном механизме формирования цены - абсурд. Сделать его управляемо плавающим в определенных коридорах, связать с чем-то, например, с ценами на нефть (де-факто с нашим платежным балансом)? Это возможно, но необходимо четко понимать, какие задачи мы хотим решить. Если мы преследуем тактическую цель - получить инструмент для управления платежным балансом страны при падении цен на нефть, то да, мы его получим. В случае негативного тренда уменьшения дохода от нефтяного экспорта государство путем снижения курса национальной  валюты (и соответственно повышения цен на импортные товары) может влиять на объем импорта в стране, что улучшит платежный баланс. Но это обоюдоострое оружие, и пользоваться им нужно осторожно, потому что это, во-первых, приведет к повышению цен на все основные группы товаров первой необходимости, и нужно будет компенсировать потери наименее защищённым слоям населения, что выльется в серьезные расходы. И во-вторых, доля государственных закупок в структуре импорта довольно высока, и учитывая продолжающееся военное строительство и масштабные инфраструктурные проекты на освобожденных территориях, она скорее всего будет расти.  Так что нужно будет правильно посчитать глобальные издержки этого решения в экономике и финансовой системе страны на этом этапе. Может, игра и не будет стоить свеч. И потом, ухудшение  платежного баланса - это симптом нездоровья экономики страны, как высокая температура. И мы знаем, что, даже научившись сбивать температуру, болезнь не вылечишь, только можно временно облегчить состояние больному.
- А чем же, на ваш взгляд, надо тогда лечить саму болезнь?
- Мы говорили об этом подробно в моем интервью с вами несколько лет назад. Рецепт тот же: лечить болезнь надо путем ускорения начатых структурных реформ, которые дадут толчок развитию бизнеса в стране, снизят его издержки и повысят диверсификацию экономики, тем самым уменьшат ее зависимость от нефтяного экспорта. А пока операционные издержки для бизнеса в Азербайджане очень высоки: дорогая рабочая сила, высокая аренда, несбалансированные налоги и пошлины, ограниченный доступ к земельным и водным ресурсам, несовершенство законодательства и судебной системы и т.д. Да, усилиями руководства страны были сделаны впечатляющие успехи по борьбе с коррупцией и обелению экономики, ликвидации монополизма в сфере импорта товаров, повышению прозрачности работы госмонополий и т.д. Да, это важная часть структурных реформ и немалое достижение! 
Улучшило ли это бизнес-среду в стране? Безусловно! Поэтому ненефтяной сектор показывает рост в неплохие 9,1% в год. Но из-за небольшой базы, при этих, в общем-то, неплохих темпах роста, чтобы, скажем, утроить нашу ненефтяную экономику, нужно лет 35. А это ведь минимальное значение, чтобы можно было говорить о какой-либо реальной диверсификации экономики страны. А для того, чтобы получить темпы роста выше, необходимо существенно ускорить темп и масштаб структурных реформ. Для этого, на мой взгляд, у нас в стране есть все необходимые условия: сильная президентская власть с высоким кредитом доверия и поддержкой населения, грамотная молодая команда управленцев, высокий уровень предприимчивости азербайджанского народа и богатые природные ресурсы.  / marja.az